Кто же такие прошаки?

Дороги, дороги, дороги… Бредут по Руси офени и коробейники, бродяги и калики перехожие, паломники и богомольцы, погорельцы… Много этих «очарованных странников», палимых солнцем, обмытых дождем, продрогших от морозов. Среди них попадалось немало потрясающих профессионалов своего дела, до тонкостей знавших обычаи, поверья, приметы, носителей устной певческой традиции, посредством которой передавались духовные стихи, былины, предания. Это была «бродячая Русь», как выразился кто-то из писателей той эпохи.

Н. Лесков в «Очарованном страннике» точно подметил их характерные черты, в которых отразились архетипические свойства русского национального человека с его своеобразным восприятием пространства, с тягой к «воле» вместо «свободы», с противоречием между свободой внешней и свободой внутренней, с восприятием бродяжничества и странничества как протеста и, в то же время, — одной из форм духовного поиска.

Среди этого люда выделялись прошаки – именно так называли их в наших краях, а где-то величали их и сборщиками, и запрощивами, и кубракёмщиками, и лаборями… Отличить их можно было по неизменной книжке, обернутой в тафтяную черную тряпицу с нашитым крестообразным орнаментом, на которой лежали медные гроши и пятаки. Сама книжка прошнуровывалась, а шнур припечатывался казенной сургучной красной печатью. На последней страничке было прописано свидетельство какой-нибудь епархии.

Сколько прошаков бродило, статистика умалчивает, но об их количестве можно судить по донесению полицейских управ Санкт-Петербурга, которые утверждают, что пребывало их там ежегодно больше четырехсот человек. Сколько их посетило православную Москву и многочисленные ярмарки – можно только гадать.

Кто же они, эти прошаки? Много в их рядах монахов и монахинь, которые всегда шли с послушницами; простых крестьян, особо доверенных батюшкой, настоятелем храма. Шли они по дорогам, у каждого была своя ноша, а главная – собрать средства для церкви, которой требовались средства для решения многочисленных проблем. Где-то деревянное или каменное строение требовало ремонта, где-то был колокол разбит и дребезжал, не давал ясного звучания, где-то обветшали ризы, где-то церковные книги находились в плачевном состоянии… Да мало ли нужды у церкви.

У прошаков даже диалект отличался от многочисленной братии бродяг, если услышим в его объяснении «тшерковь», то смело можно говорить ему, что он вязниковец или из тех владимирцев, которые живут между Клязьмой и Окой. За Окой в южной части Нижегородской губернии говорили уже «черква».

Прошак, прежде чем отправится по дорогам Руси, должен был себя проявить благочестивым и преданным церкви.

Внешние особенности людей подобного рода выражались наглядно –они раньше других, с первым ударом колокола, являлись в церковь, занимали места ближе к алтарю, чаще всего становились на клиросе, и не были здесь в   рядовых, заурядных подголосках, а спешили заявить себя видимым образом. Дьячки и пономари разрешали им мелкие услуги, например, выпускали их на средину церкви для произнесена апостола, дозволяли им раздувать в алтаре кадило, предоставляли читать псалом после молитвы. Прошаки старались быть всегда впереди и, оставаясь на виду, служили образцом для молельщиков, помогали нетвердо знающим церковные обряды.

Именно таким и был Григорий Симагин, которого еще в отрочестве привела в Казанский собор тетушка Аграфена, староста собора. Здесь его заметил протоирей Вознесенский Александр Ильич, оценил его усердие и благочестие. В приходе Григорию доверяли.

И вот наступил момент, когда настоятель пригласил радетеля:

— Зайди-ка ко мне, о больно важном и нужном деле мне с тобою говорить, Божий человек.

Велел сесть стул и, когда вошедший уселся на самом кончике его, священник продолжил:

— Согласен ли принять послушание и ревновать о Божьем храме, где тебя вместили, где за упокой душ родителей твоих возносятся молитвы?

— Это вы на счет того, ваше благословеше, чтобы идти мне за сбором? — смекнул тот.

— Прошу я тебя за себя и за весь приход. Некому соблюсти сие деяние лучше тебя. Благоприятнее было именно тебе и поручить это святое дело.

— Не привычное мне дело просить, ваше благословеше, сумею ли…

— Время покажет.

— Куда пойду и где сбирать буду?

— Господь направит стопы твои.

Глодали и сомнения:

— Без денег-то не двинешься с места, чем питаться буду в дороге-то?

— Святые апостолы как ходили? Колосья пшеничные срывали по пути и ели. Господь тебя пропитает. Мир не без добрых людей.

Настала рутина сборов, а после – посещение подворья Владыки, который вручил принесенный из церкви маленький образ Казанской Божией матери. Благословил он им своего гостя и надел образ на веревочке на шею; снабдил даже и готовым блюдечком. Осталось теперь немногое – попрощаться и отправляться в путь. С этого момента явился миру новый прошак.

Пути-дороги и одна забота, одна дума: как там малая родина, как церковь, как оправдать доверие и помочь приходу?

А проблемы были. Казанский собор, построенный на болоте, уже давал осадку, чернели углы, да и трещинки местами появились. Первое обращение к Владыке о помощи в ремонте собора сперва было отклонено, и отправили прошака для сбора средств. Затем началась Первая мировая, и о финансировании ремонта речь даже не заходила, а здание всё больше ветшало. Собор пришел в аварийное состояние, и было распоряжение местных властей о его закрытии, а после, чтоб не случилось беды, храм снесли…

P.S. Материалы взяты из открытых источников и написаны по воспоминаниям тетушек и моей бабушки, которые частенько приходили из Лапина (именно приходили, а не ездили), и среди них была и тетушка Аграфена.

Николай МАСАЛОВ,

книготорговец.

Иллюстрации из архива автора.